***
Оставлена, как труп на поле боя,
гнить без молитвы. Гнить обидой в сердце,
как предавший соратник, как заложник
из вражеского войска, без надзора.
Как рана я, без масел и повязок,
я – боль и неприкрытое уродство.
К чему же все глумленье над величьем?
Твоею было властью мою музу
вести иной дорогой, наделяя
ее призывным голосом. Могла бы
она воспеть и ярость всех ристалищ,
и дружбу вознести, и взор героя,
крещенного в языческой купели,
и всех, лишь ей и ведомых богов…
Когда бы принял ты из рук непраздных
всю нежность, и позволил тем рукам
прильнуть к оружью снова. Мне ж осталось,
обиду в певчей речи изливая,
изнемогать под тяжестью даров,
которые навьюченное сердце,
как раб последний, горько презирает.
Но заслужила ль та любовь презренье?
Что тленно в сих протянутых ладонях,
То в вечность обращает жест принятья.
Цветок поникший мог бы стать клинком,
Едва тепло руки твоей почуяв.
Слез больше нет. Усталость выше меры.
Немым заклятьем скованы уста,
его же сотворившие… На этом
я прерываю жалобу. Вернешься
живым – знать, Смерть на ложь твою не льстится.
Не береги себя. Задачу эту
другому поручи. Вернешься мертвым –
в моей душе всегда найдешь обитель.