Animus

Падай легко, и пусть тебя скалы подхватят.

Падай семенем в мертвую землю,

не знающую материнства.

Падай стеклянным кубком на каменный пол

и собирай по осколку свое сияние.

Падай яблоком из рук Персефоны

в черную пасть Цербера, как вещее слово

падает в глотку молчания.

Падай, как завеса грозы, бетонная стена лета,

отделяющая землю от неба.

Падай в беспамятство, в ледяную купель пустоты,

безбожник, разорванный собственным смехом.

Пусть тебе снятся дикие псы и, воспламененные серой,

ладони луны обжигают прикосновением.

Падай к последнему дну последнего ада,

гордый полетом без помощи ангельских крыльев.

Падай, и пусть падение разлучит тебя с самим собой,

как ты разлучил меня с истиной.

Переезд

Голос Бога порой – комариный писк

над ухом, навостренным на полночь,

как минутная стрелка.

 

Раздражительно-тонок, настойчив

и требователен голос Его,

поющий о крови.

 

В ответ на последнее аминь

молитвы, произнесенной

на сон грядущий,

 

из шелестов ночи отчетливо

проступает Его высокая песня

близко, близко.

Любовь, дикая птица

***

Любовь, дикая птица,
Тайное имя моих убеждений.

Давшая ветер вместо дыхания,
дорогу вместо дома
и судьбу вместо жизни.
Введя в лабиринт,
не указавшая выхода,
о последнем даре забывшая:

даруй мне презрение,
чтобы я смотрела сквозь него
на убийц моей радости
с высоты своего великодушия

со смеющимся сердцем.

 

 

Я жизнь ношу наизнанку…

***

Я жизнь ношу наизнанку, швами
тебе щекоча глаза. Мой поводчик,
я слепец, пробирающийся ощупью ритма
по горным хребтам собственного сердца.

Не дай мне упасть в его ущелья, отведи
взгляд, но не руку: я буду касаньем
познавать и иные дороги. Расстояние

и время иное. Мой друг, целый мир
в ладони твоей, принимающей
мои бездомные пальцы.

 

Ευαν Eὐοῖ

Обрела Бога в ритме и впустила Его в свое сердце,
сиятельное и безумное, святое и бесноватое.
Я отдавалась Ему в храме, за книгой, на улицах, в объятиях
первого встречного, в концертных залах и на забытых могилах.
Он хранит мою жизнь, словно верную флейту,
поющую правдиво и тихо. Оттого мне не страшно
сквозное биение воздуха в каждом сосуде.
Разве язык, этот дивный змей-искуситель,
нам дан не для песен, поцелуев и брани,
разве тело, цельный чувствительный орган,
дано не для танца, любви и труда?
Не Его кровью испачканы губы жрецов,
не Его плоть разрывают их нежные руки,
но смертные пусть стерегутся священной охоты,
убоявшись неба, огня и собственной жизни.

 

Я воду просила…

***

Я воду просила
взять меня у людей,
волнами выманить, выкрасть,
крепко схватить: вода
мне рот зажимала скользкой рукой,
смеялась беззвучно, как рыба,
как рыбу, швыряла на берег.

Избыток дыханья. Земля
тащила чужими руками,
рыла могилу, велела
работать, разбрасывать
жирные комья, толкала
от камня до камня, столкнула
в петлю, как в дверной проем ветра.

На пороге стоя, просила
у воздуха птичьего дома
так, словно сердце
ничего не весит.
Он двери захлопнул –
как оборвалась веревка,
всполыхнувший фитиль
в мягком сердце свечи.

Пламя не слышит моих просьб,
на глубине, где неведома речь,
молча хватает за горло.

Д.

Сон разорвал на мне кожу, как ветхое платье,
ум перетряс, как мешок барахла, с фонарем
в каждый угол проник, щекоча лунным лезвием
сердце, все последние тайны вытолкнул
на безбожный свет, раздев донага,

сон меня вскрыл, как нарыв, теперь я —
боль и уродство открытой раны, стою
перед зеркалом: как не погибнуть
в собственной гнилой крови? Как с ума не сойти?
Как исцелиться, если новая грязь
изнутри подступает?

Расти, моя правда, как кривая вечерняя тень,
жутко распластанная по стене.
Стань выше меня, я глаз с тебя не сведу
и от страха их не закрою. Я в болоте твоем умоюсь,
и оно превратится в родник.

Только так исцеленье возможно.
Сон придет новой ночью, мне голову серп
рассечет его острый, но прольется лампадное масло,
каждый час ожидая огня, как приветствия смерти.

 

Две молитвы о храме

Первая молитва о храме

Пусть каждое сердце мира
станет холодным камнем
в груди огненной Девы.

Мы плакать не смеем,
наши слезы тяжелым потоком
могут Ее разрушить.

 

Вторая молитва о храме

Если Тебя нет, оставь нам хотя бы стены,
способные выдержать пустоту целого неба.
У лишенных приюта что-то должно оставаться,
самый тесный угол земного знака,
фасад, симулякр, игрушка,
способная хоть поначалу
разделить с нами путь взросления —
безжалостный и абсурдный.

Встретимся на перекрестке соседней империи…

***

Встретимся на перекрестке соседней империи,
словно мы заговорщики. Я сердце, как нож, спрячу за голенищем,
чтобы ты нашел его, склонившись к моим ногам,
прежде, чем нас заметят.
Чтобы пустить твой голос литься по кровостоку моего сердца.

Я живу в тебе, как в стихотворении,
написанном на стене,
и мне привольно в его ненадежном убежище.

 

На высокой башне много печального ветра

***

На высокой башне много печального ветра.
Что дали вы мне, слова из глины и камня?

Ваши лицемерные объятия стремится разъять солнце,
словно непокорный узник, заточенный внутри.

Солнце, не дай никогда нас с тобой пленить
словам, безумным и безликим титанам.

Иначе мы захлебнемся собственным светом
под бессильный плач ветра, обреченного на свободу.