К зиме едва привыкнув,
мне пора прощаться.
Снег
почти растаял,
вынашивая, верно, на лету,
мечту о гибели.
И смяты
морские льды.
Заплата на заплате.
Берегам к лицу
кайма мутнеющих обломков.
Нет, не смертью
все дышит здесь –
тоскою пред-рожденья.
И если холод родственен покою,
то я едва настолько погрузился,
чтоб видеть сны.
Пожалуйста, не нужно
будить меня.
І
Не мы ли – те, кто умилялся сиянию звезд
и оплакивал их угасанье
до того, как они зажглись?
Может быть,
лишь по птичьим следам
наших слов –
именований и междометий,
звезды находят дорогу на небо –
в густую лазурную мглу
всезнающего молчания.
ІІ
Гора склоняет
каменный лик
к воде,
угадывая на дне
собственную смерть
– так я вглядываюсь
в твою глубину.
Ребенком мне напророчили
смерть от воды –
и вот я тону,
подточенная волнами
твоего безбожного
человеколюбия.
I
Мартовская луна
подобна улыбке монаха:
вот он стоит напротив,
с мешком рыбы в руке
и вытряхивает ее в реку.
И брызги летят, как звезды,
на вечернее полотно его рясы.
II
Мартовская луна
подобна молочным рожкам,
пробившимся сквозь
каменное упрямство лобной кости:
так мысль,
найденная в мире,
растет вглубь головы,
оставляя корни снаружи.
ІІІ
Мартовская луна
повелевает приливами
крови
к скалистым уступам
сердца.
IV
Ранней весной
воздух лазорев и влажен.
По скудному камню
несогретой земли
олень спускается к водопою.
Тихо плещется рыба.
Растущие молочные рожки
пульсируют от боли.
Скользкой рыбой изо рта из желудка
из легких налитых водой
выше края и эти
края разрывая как сети
стремится мое
лама савахфани бьющее
хвостом языка равнодушную глубину
воспаление речи утрата ловца утрата
адресата утрата
улова утрата приманки утрата
воды утрата веры утрата
знания —
жизнь побеждает
смерть побеждает жизнь
побеждает смерть побеждает.
Отсюда начало всего:
ночная улыбка.
Твой язык, засыпающий
в гавани рта.
Горло, полное цветов и камней.
***
Никто не выучит меня наизусть.
Ветер с северо-запада
пахнет влагой и мартовской скукой.
Я иду по песку вдоль моря
и следы превращаются в знаки,
требующие прочтения.
Их смывает волной.
Я хочу перевернуть старую лодку
и стащить к воде,
оставив за ней длинный след,
похожий на знак вопроса,
утопающий в море.
Никто не выучит меня наизусть.
Вот город мой.
Не выпалишь огнем.
Прельстит к побегу
тысячью развилин.
В дорогу! Шаг поспешен –
с каждым днем
я сам себе
все более противен.
Любя тебя,
я стал тебе врагом.
С цепей спускаешь,
словно псов голодных,
дома. Дома,
не лязгайте замком,
дома, и не прищуривайте
окна!
Едва вошел –
безмолвие окрест
привычное служение
вершило.
Любовь моя,
как уличный оркестр,
тебя своей игрою оглушила.
Я знаю, ты,
спасая и храня,
так ненавидишь.
Значит, так и надо.
Но, как ребенка,
выведи меня
на улицу,
где я еще не падал.
Разговариваю со стенами
на ходу, разгоняя шаг
до последней номадической скорости.
У стен знакомый голос,
когда они безразличным почерком произносят
строки из малоизвестных стихотворений.
В день отъезда солнце щекочет зрачки,
сонно прикрытые ресницами,
и холодное академическое здание,
распухшее от пустых разговоров,
кажется почти приятным.
Я молча прохожу мимо.
Подземелье метро, гремящие внутренности города,
ритмическое сердцебиение поездов,
напряженный человеческий поток,
текущий вверх и вниз по сосудам лестниц.
Я – вирусная клетка, чуждая этому организму,
занесенная сюда болезненным дыханием
восточного ветра.
Площадь на выходе плюется в лицо голубями,
дешевыми вышивками, патриотической бранью,
золотом и лазурью, шоколадной глазурью,
мертвыми солдатами, знаменитыми именами,
портретами, бездарными нищими
за мольбертами, туристами, я закрываю глаза,
пытаясь найти дорогу наощупь,
замедляю шаг, нервно ступая по тенистой стороне
гремящей улицы, не понимая языка, которым
она со мной говорит.
Мы встретились совершенно случайно
на одном из перекрестков мысли
и не сразу друг друга узнали.
Я смотрела на нее с оглядкой,
колеблясь в желании подойти
и начать разговор, она
стояла на углу пустой улицы
с бродячим псом у ног
нескладная
стриженая
плоскогрудая
с испуганными глазами
Ей было лет двенадцать или тринадцать –
смутный возраст, когда перестаешь
узнавать себя в зеркале
и каждое утро прислушиваешься
к звучанию собственного имени.
Я ей сказала:
пока ты способна говорить –
говори, и пользуйся чаще
своим сомнительным правом голоса.
А она ответила мне:
пока ты способна слышать –
слушай, и пользуйся чаще
своим неоспоримым правом хранить молчание.
И до следующего перекрестка
мы шли вместе, а затем разошлись,
твердо решив предоставить
друг другу выполнение сказанного.
Дева Мария танцует с сатирами,
сбросив свой синий пеплос в траву.
Хлещут лицо и тело
цветущие ветви, летят лепестки,
теряются в волосах.
Весна будет вечной, плоды
никогда не нальются кровью.
Радуйся, благословенная между женами.